Статистика регистра
на 12 декабря 2024
101 307
потенциальных доноров в регистре
468
заготовок трансплантатов
13.05.2019

Костный мозг по-армянски

Основы национального кроветворения: Армянский реестр доноров костного мозга



Алексей Яблоков,

шеф-редактор бюллетеня Кровь5

Сергей Мостовщиков,

руководитель проекта Кровь5

Мигран Назаретян демонстрирует таблички с именами жертвователей Армянского реестра. Фото С. Мостовщикова
Проект Кровь5 рассказывает об особенностях донорства костного мозга в разных странах. Сегодня это Армения. Из материала «Костный мозг по-армянски» вы узнаете, как построить свой реестр, как искать доноров среди студентов и полицейских и какие связи у армян с австралийскими аборигенами. Об этом проекту Кровь5 рассказали медицинский директор Армянского реестра Мигран Назаретян и исполнительный директор Севак Авакян. В предыдущих спецвыпусках Кровь5 выходили истории о других странах и их регистрах: «Регистр с характером» – об Испании, «Регистр восходящего солнца» – о Японии, «Кленовый регистр» – о Канаде.

Мигран Назаретян. О себе


Я родился в Ереване. В центре города, во Втором роддоме. Родился 1 мая и всегда думал, что первомайские празднества – это в мою честь. Я долго пребывал в этом неведении, но потом мне сказали, что вообще-то нет, повод другой. Отец у меня был фронтовик, как вернулся с фронта, поступил в мединститут. Я его хорошо помню. Он мне рассказывал, что как-то приехал в свой мединститут на лошади. Он служил в столичном полку связи. Транспорта не было, он и приехал на лошади.

Сам я никогда не думал, что стану врачом. В четвертом классе я после школы в час дня пришел в военкомат. В Центральный военкомат, за Дворцом пионеров. Постучался, мне открыли. Я попросил провести меня к начальнику. Говорю: «Пришел поступать в Нахимовское училище». Мне очень хотелось быть моряком, морским офицером. Мне не возражали. Подумали, я псих. Сумасшедшим ведь не перечат. Говорят: «Отлично, красивый поступок. Очень хорошо, – говорят, – сделали, что обратились к нам. Сюда в комнату пройдите, там с вами поговорят». Я пошел в комнату, ждал где-то час. Вдруг открывается дверь и за военкомом заходит мой отец. «Ты что, – говорит, – творишь?» Но наказывать меня не стал, пороть не стал.

После школы я быть моряком раздумал. Решил пойти в медицину, как отец. Он был профессором судебной медицины. На третьем курсе, когда выбирают специализацию, он мне говорил: «Может, и ты станешь судебным медиком?» Я говорю: «Э, нет, это уже передача власти по наследству». Я хочу быть тем, кем я хочу, – гематологом. Дело в том, что моя институтская подруга заболела белокровием, миелолейкозом. Три года с ним жила, потом умерла. И как-то это на меня очень подействовало. «Я, – говорю, – буду гематологом».

Я закончил институт с отличием в 1967 году. Пошел работать в село. Решил: чтобы стать генералом, начинать надо с опера. Работал терапевтом в районной больнице, спортивным врачом в школе и на скорой – в трех местах одновременно. Получал 130–140 рублей. Неплохо по тогдашним меркам. Но у меня были четкие намерения: я хотел в Москву, в институт гематологии. В аспирантуру. И в конце концов поехал туда в начале 1970-х.

Москва, улица Восьмого марта, Центральный институт гематологии и переливания крови, ордена Ленина. Это был самый главный институт по гематологии! У меня преподавал сам Кассирский! Пишут, он изобрел иглу для стернальной пункции костного мозга – «иглу Кассирского». Но у него был коллега, Михаил Гукасович Абрамов, который изобрел иглу для трепанобиопсии, она имеет ряд преимуществ в смысле пункции костного мозга. И она называлась «игла Абрамова». Великие были люди. В принципе, я мог бы в Москве «зацепиться», как сейчас говорят, но после аспирантуры решил сразу вернуться в Армению. Думал, меня там кто-то ждет.

О сдаче костного мозга


Я стал донором костного мозга еще в 1972 году. Нас было пять аспирантов, моих друзей. К нам в Центр гематологии, на улицу Восьмого марта, привезли из Египта сварщиков. Они облучились во время ремонта советских ядерных субмарин, которые стояли в Александрии. Получили летальную дозу облучения. Их привезли к нам в тяжелейшем состоянии, практически с «пустым» костным мозгом.

То, что мы стали донорами, – это, в общем, был такой крик отчаяния, ну и эксперимент в каком-то смысле. Мы решили: давайте пересадим. При этом у нас, по-моему, даже серология не совпала. Тогда же не было никаких HLA-методов, никаких ДНК и ПЦР, типирование делали на сыворотках. В общем, мы – пятеро аспирантов, пятеро друзей – сдали костный мозг из подвздошной кости. Сами брали его друг у друга. Без наркоза, естественно, какой тогда наркоз? Болезненно, но на следующий день уже вышли на работу. Понимаете, это не те были годы, чтобы на боль обращать внимание. Короче говоря, сдали. К сожалению, все эти сварщики погибли в течение одной-двух недель. Там делать уже было нечего, увы.

Конечно, тогда пересадки делали в исключительных случаях. В глубинке об этом и не знали, люди умирали. Но в крупных городах, в Москве об этой практике, конечно, слышали: с 1960-х годов уже было известно об американских пересадках Эдварда Томаса.

О работе министром


В 1990–1991 году я был министром здравоохранения Армении. Я рассматривал эту должность как временную, всегда это знал. Старался, чтобы все было хорошо. Были планы создать систему здравоохранения, которая может удовлетворить ожидания пациентов. В советское время все больницы подразделялись на районные, городские и сельские. Мы предлагали, чтобы больницы различались по тому, какую помощь они оказывают. То есть первичного звена – где оказывают первую помощь, где требуются общие специалисты: хирурги, экстренная помощь, гинекология…

Вторичный уровень – там уже появляются специалисты, связанные с глазом, с ухом, с желудком, с сердцем, с легкими… И, наконец, третий уровень – там уже нужны врачи высокой квалификации, с дорогостоящим оборудованием. Соответственно меняется качество обслуживания.

Кроме того, мы предлагали развитие системы скорой и неотложной медицинской помощи. Идея была такая: не так важно иметь в каждой машине врача. И не так важно, что она должна доехать за пять-десять минут. Если человек за десять минут не выжил, он и так, скорее всего, не выжил бы. Но начиная с 20–30-й минуты и в течение часа – вот это золотое время, тут очень важно, чтобы помощь была квалифицированной, чтобы его доставили по правильному адресу. Если это инсульт, он не должен идти в кардиологию или терапию, его надо везти в инсультный центр. Больного с инфарктом в этот час надо доставить в кардиореанимацию! А не в терапию.

В общем, целая реформа. Но я не смог ее провести. Сложное время было: шла война, в Ереване раз в сутки свет давали на 40 минут… В конце концов меня сняли с должности. К счастью, вовремя. Я не успел провороваться, стать коррумпированным. Так что все к лучшему.

Как дальше сложилась судьба Миграна Назаретяна и почему он с коллегами сделал Армянский реестр доноров костного мозга, читайте дальше в материале «Костный мозг по-армянски» на сайте проекта Кровь5